[COLOR=red][SIZE=-1]6. Мама[/SIZE][/COLOR]

[SIZE=-1][COLOR=red] 1[/COLOR][/SIZE] О маме мне вспоминать труднее всего. Очень все противоречиво. До сих пор все очень не просто… Лет с шести я помню мамины слова о том, что она меня родила для того, чтобы у брата был отец. В последний раз я услышала об этом за два дня до маминой смерти. «Отец очень хотел девочку, - сказала мама. – И я поняла, что ее обязательно надо родить, чтобы удержать отца в семье. Так я сделала все для того, чтобы Вадик имел отца».
Мама росла сиротой в семье сводных сестер, для которых она почти всю жизнь была напоминанием позора их матери. И мама всегда ощущала вину перед всеми за грех своей матери. Чувство вины и обиды стали главными в ее восприятии жизни. Отучилась в школе мама 7 лет. И всю оставшуюся жизнь страдала, что так и не смогла получить образования. Наверное, из-за этого самым главным в жизни своих детей и внуков она считала высшее образование. Просто счастье, здоровье, ощущение радости, любовь - не было целью нашего воспитания. Главное – учеба. Мама была очень волевым человеком и умела достигать поставленных целей. Дети, внуки получили высшее образование, а большинство – по два высших. Для бабушки это было наивысшей радостью.
В 41 году маме было 17. Она жила в Кропоткине в семье средней сестры. Завод, на котором она работала, закрыли. Сестра сказала, что она ее кормить не собирается. И мама оформилась вольнонаемной в армию. Ее направили в госпиталь. Через год она добровольцем ушла на фронт. И до осени 44-го года была регулировщицей на военных дорогах. Рассказы мамы о войне ужасали и расстраивали меня всегда. Мне до боли в сердце жаль всех молодых девочек, молодость и красота которых были отданы войне. Это - отдельная тема. Может быть, когда-нибудь напишу о том, что слышала от мамы. Сейчас пока не могу. Не готова.
В ноябре маму демобилизовали, и она уехала в Сочи, где в январе 1945 года родила сына. Вадим, мой брат, был болезненным и слабым ребенком. И мама через всю жизнь пронесла страх за Вадика, всегда беспокоилась за него, требовала от отца помогать Вадиму во всем. На брата жесткая воля отца не распространялась. У папы не один раз возникало желание отправить Вадика на стройку. Но за брата мама стояла на смерть во всех сложных ситуациях, и папа всегда делал все, что она требовала. С раннего детства я знала, что мама любит Вадика больше всех. Она этого никогда не скрывала. Все самое лучшее только для Вадика: он несчастный больной ребенок. И Вадик действительно очень много и часто болел. Нередко попадал во всякие нелепые и сложные ситуации. Он честно отрабатывал программу несчастного мальчика, заложенную мамой в его судьбу.
С раннего детства я четко усвоила, что маму нельзя волновать, потому что она расстроится, и будет болеть. Я хорошо помню случай, когда мы с братом ехали на велосипеде. Я сидела на раме, и случайно моя нога попала между спицами колеса. От резкого торможения мы с братом упали, и я лицом и всем телом проутюжила несколько метров бетонной дороги. Вадим меня поднял, сказал, что если буду плакать, оставит в лесу, чему я поверила в свои пять лет. Он подвел меня к лесному болотцу, смыл кровь и сказал: «Домой до позднего вечера возвращаться нельзя. Мама может очень расстроиться, когда увидит тебя в таком виде». Я не помню, что и как было вечером, но очень хорошо помню, что утром следующего дня мама все-таки увидела меня и только тогда отвела к врачу, так как мое лицо все заплыло и покраснело от начавшегося воспалительного процесса.
Чувство вины за мамины болезни я пронесла через всю жизнь. А еще больше мешал жить страх сделать что-то не так. Поэтому комплекс хорошей девочки, которая не должна волновать маму, но должна всем нравиться, очень сильно влиял на мою жизнь и мои взаимоотношения с людьми. А еще мне очень хотелось заслужить мамину любовь.
Мне было 8 лет, когда мы из военного городка под Звенигородом переехали в другой военный городок под Балашихой. Там располагался штаб армии. Папа, к счастью, перешел на хозяйственную работу, и мы перестали быть детьми политработника. Но там начались бесконечные болезни мамы: она очень часто лежала дома больная или оказывалась на больничной койке.
И уже с 8 лет мне давали задания ходить в магазин, готовить, убирать, стирать. Я хорошо помню, как разбила две бутылки кефира, когда поднималась по лестнице и авоська почему-то ударилась о ступеньку. Кефир разлился. Я плакала, потому что надо было мыть лестницу в подъезде и снова бежать в магазин за кефиром. Плакала и тогда, когда в стиральной машине вместе с тренировочным костюмом синего цвета постирала беленькие носочки, которые после стирки превратились в мутносерые. Помню, как сварила рисовую кашу, которая получилась серого цвета и с камушками, потому что не знала, что крошки земли и камушки надо было выбирать до того, как варишь. Когда началась моя семейная жизнь, я с благодарностью вспоминала это время. Мне было легко и просто справляться с домашними заботами.
Мама была очень обидчивой, грустной, нервной. Я все время слышала, что хорошие девочки это могут делать, а это не могут. Я никогда не делилась с мамой своими тайнами и проблемами. Я боялась, что опять не попаду в разряд хороших девочек. Мне было очень трудно с ней общаться, и было очень трудно ее любить. Потом мама рассказала, что в этот период начались папины измены, которые она очень болезненно переносила. Но ни в себе, ни во взаимоотношениях с папой она ничего не меняла долгих 15 лет.
Когда мне исполнилось 20 лет, обстановка в семье была невыносимой. Ни для кого. Папа от отчаяния заводил новые романы. Мне хотелось скорее вырваться из дома.

• 
• 
•