Мне так приятно, что ещё остались те, кто делает что-то из-за меня (=
Не та мура) иная :) у кажого своя
я улыбалась

:) Свет!! "Кафка" не та МУРА)) и... [U]здесь[/U] аффффигительное Тирамиссу :angel:

аййй!!!!! :D нашеллл - Кафка Тамура (= эттт :D снова МУРАками :D МУРРРРРР!!!!!!!!!!!!! :D

ааааСветвсёж-зза тебя :startle: я Мураками прочитал :angel: чуть чуть:




" ... Я разглядывал себя в зеркале, и в моих глазах отражался ледяной, как у ящерицы, блеск. Лицо становилось все жестче, резче. [COLOR=violet]Я уже не помню, когда смеялся в последний раз. Я даже не улыбался.[/COLOR] Ни другим, ни самому себе.

Но полностью изолироваться от мира не получалось. Иногда высокая стена, которой я закрывался от окружающих, рассыпалась в прах. Такое случалось не часто, но все таки бывало. Оставаясь на какое то время без этой стены, я будто выставлял себя голышом перед всем светом. Прямо таки слетал с катушек в такие моменты. Впадал в страшную панику. И еще это Пророчество...

Пророчество, как тайная темная вода в колодце, всегда здесь, всегда рядом.
Обычно неслышно прячется где то, но когда приходит время, беззвучно переливается через край, пропитывая холодом каждую клеточку тела. Это жестокое, не знающее жалости половодье захлестывает с головой, и начинаешь задыхаться. Крепко хватаешься за края вентиляционного люка под самым потолком в отчаянной надежде на глоток свежего воздуха. Однако воздух в вентиляции пересохший, обжигает горло. Противоположные, казалось бы, стихии
-- вода и жажда, холод и жар -- объединились и одновременно атакуют.
Мир так огромен, а тебе нужно совсем мало, чтобы укрыться, -- всего ничего, но и этого крошечного клочка пространства нигде нет. Ты жаждешь услышать живой голос, а вокруг мертвая тишина. Но когда хочется тишины, звучит, повторяясь раз за разом, это Пророчество. В нужный момент голос, который его произносит, будто нажимает спрятанный в твоей голове выключатель.
Твоя душа -- как разбухшая от долгих дождей большая река. Поток поглотил все, что было на земле, не оставив ни знака, ни указателя, и несется куда то в темноту. А дождь, не переставая, льет и льет над рекой.
Каждый раз, видя такой потоп в новостях по телевизору, ты думаешь: "Да, все верно. Это моя душа".

...я зашел в ванную, вымыл с мылом руки и лицо. ... Не пожалел времени, чтобы привести себя в порядок. Иногда чистота важнее всего. Затем повернулся к зеркалу над раковиной и стал внимательно себя разглядывать. Лицо досталось мне в наследство от отца и от матери... хотя ее я совсем не помню. И сколько я ни пытался покончить с жившим на этом лице выражением, унять блеск в глазах, сколько ни накачивал мышцы -- все равно с физиономией ничего нельзя было поделать. Я оказывался не в состоянии лишить себя длинных -- отцовских, чьих же еще! -- густых бровей, выпрямить залегшую между ними глубокую складку, как бы этого ни желал. Я мог убить отца, если бы захотел, -- с моей силой это было бы совсем не трудно. Вычеркнуть из памяти мать. Но гены то никуда не денутся... И если бы я задумал от них избавиться, пришлось бы избавиться от самого себя.
Таким образом, во мне живет Пророчество. Это встроенный в меня механизм.
Это встроенный в тебя механизм.

...
...Но Пророчество по прежнему следует за мной, как тень.
...

-- О чем ты сейчас думаешь? -- спросила Саэки сан.
-- О том, чтобы поехать в Испанию.
-- Зачем? Что там делать?
-- Вкусной паэльи поесть.
-- И только?
-- Повоевать.
-- Да там война шестьдесят с лишним лет как кончилась.
-- Знаю, -- сказал я. -- Лорка погиб, а Хемингуэй жив остался.
-- И все таки хочется повоевать?
-- Мост подорвать, -- кивнул я.
-- Полюбить Ингрид Бергман.
-- Но на самом деле я здесь, в Такамацу, и полюбил вас.
-- Ну ты скажешь...
Я обнял ее за плечи.
Ты обнимаешь ее за плечи.
Она прижимается к тебе. Время идет.

Я сменил тему. Стал думать о войне. О [U]наполеоновских[/U] войнах. ... Я непроизвольно отвел взгляд. Зачем люди воюют? Почему сотни тысяч, миллионы собираются вместе и начинают убивать друг друга? Что их к этому толкает? Гнев? Страх? А может, и гнев, и страх -- разные проявления одного и того же духа?
...

Не хочу больше, чтобы меня дурачили. Не хочу продолжения хаоса. Я уже убил отца. С матерью такое сделал. А теперь еще и с сестрой. Если я в самом деле проклят, нечего дергаться, сопротивляться. Пусть все кончается поскорее, раз так запрограммировано. Надо быстро стряхнуть с плеч эту тяжесть и жить дальше так, чтобы не зависеть от чьего то умысла. Самому по себе. Вот чего мне хочется.

-- Ты не должен был этого делать, даже во сне, -- говорит мне парень по прозвищу Ворона.
Он здесь, рядом, у меня за спиной. Со мной вместе идет по лесу.
-- Я очень старался тебя остановить. Ты должен был это понять. Услышать меня. Но не услышал. А просто лез напролом.
Не отвечая и не оборачиваясь, я молча шел вперед.
-- Думал, сможешь так избавиться от своего проклятия? Да? Ну и как?
Получилось? -- спрашивает Ворона.

Ну и как? Получилось? Убил отца, с матерью сотворил такое, а теперь и с сестрой. В общем, исполнил Пророчество полностью. Хотел, чтобы действие отцовского проклятия кончилось. Но ничего не кончилось. Ни от чего ты не избавился. Проклятие жжет тебя еще сильнее. И ты это понимаешь. Оно по прежнему сидит в твоих генах. Стало твоим дыханием, оседлало ветер и разлетается на его крыльях по миру во все стороны. Мрачный хаос в душе никуда не делся. Так же, как охватившие тебя страх, гнев, тревога. Они по прежнему живут, безжалостно терзая твое сердце.

-- Знаешь, не бывает таких сражений, которыми можно закончить войну, -- говорит Ворона. -- Война зреет изнутри. Растет, с чмоканьем высасывая кровь, которая льется, когда люди убивают друг друга, выгрызает изуродованную плоть. Война -- своего рода совершенное живое существо. Ты должен это знать.
-- Сестра... -- выдыхаю я.
Я не должен был так поступать с Сакурой. Даже во сне .
-- Что же мне делать? -- спрашиваю я, глядя в землю перед собой.
-- Да а... Наверное, надо преодолеть страх и злость, что сидят внутри тебя, -- говорит Ворона. -- Пустить туда яркий свет, растопить застывший уголок сердца. [U]Это будет по настоящему круто. Вот тогда ты и станешь самым крутым пятнадцатилетним парнем на свете.[/U] [B]Понимаешь? Еще не поздно.[/B] Ты вновь обретешь себя, если прямо сейчас возьмешься за дело. Напряги мозги, [B]подумай[/B].
Думай, что делать. Ты же не дурак. Ты же сообразительный.
...
Один в этой чаще, я чувствовал внутри ужасную пустоту. Будто превратился в ту самую "пустышку", о которой как то говорил Осима. Во мне образовалось огромное белое пятно, которое продолжало разрастаться, стремительно пожирая то, что оставалось у меня внутри. Я даже слышал это чавканье и все больше переставал понимать самого себя. Полный тупик. Потеря ориентации. Ни неба, ни земли. Я думал о Саэки сан, Сакуре, Осиме, но был от них далеко, за много световых лет. Это как смотреть в бинокль с другого конца -- сколько ни вытягивай руку, все равно не достанешь. Я -- одиночка, блуждающий в темном лабиринте. "Прислушивайся к шуму ветра", -- сказал Осима. Я прислушиваюсь, но ветра то нет. И Ворона куда то пропал.
Напряги мозги, подумай. Думай, что делать.
Но я уже не мог ни о чем думать. Думай не думай -- все равно в этом лабиринте упрешься в тупик. Что же такое во мне засело? А может, оно борется с пустотой вокруг?
"Взять сейчас и решить все разом. Наложить на себя руки, здесь, в лесу", -- на полном серьезе мелькнуло в голове. Прямо в чаще леса, на этой тропинке не тропинке. Перестать дышать, тихо похоронить сознание во мраке, излить до последней капли темную кровь, зараженную бациллой насилия, оставить гнить в разросшейся под деревьями траве все свои гены. "Может быть, тогда мое сражение кончится? -- думал я. -- Или я так и буду вечно убивать
отца, осквернять мать, осквернять сестру, разрушать само существо этого мира?" [U]Закрыв глаза, я всматривался в себя, стараясь заглянуть в собственную душу[/U], где клубился уродливый, шершавый, как наждачная бумага, мрак. Когда темные тучи разошлись, листья на кустах кизила засверкали в потоке лунного света подобно тысяче острых клинков.
В этот самый миг мне почудилось, будто что то зашевелилось у меня под кожей. [U]В голове громко щелкнуло. Я открыл глаза и сделал глубокий вдох. [/U]
... Тело сделалось удивительно легким. Я сбросил с плеч мешок. Чувства обострились. Воздух казался прозрачнее, лес -- еще гуще. В ушах по прежнему звенело непостижимое
соло Джона Колтрейна. И конца ему не было.
Подумав, я достал из вещмешка охотничий нож и сунул в карман. Тот острый нож, который забрал из стола у отца в кабинете. Если понадобится, им можно рассечь на запястье вены и выпустить на землю всю кровь. И механизм сломается.
Я вступал в самую чащу. Полый человек . Белое пятно, пожирающее само себя. Поэтому бояться в лесу больше нечего. Совсем нечего.
И я вступил в чащу.

Саэки сан подняла лежавшую в ногах сумку и достала маленький ключ.
Отперев выдвижной ящик, извлекла из него несколько толстых папок и положила на стол.
-- Вернувшись в этот город, я стала вести записи. Садилась за стол и писала. О своей жизни. Я родилась здесь, неподалеку, и очень полюбила одного юношу, который жил в этом Доме. Влюбилась без оглядки, сильнее любить невозможно. И он меня полюбил. Мы жили внутри совершенного, абсолютного круга. Все в нем было законченным. Однако, разумеется, вечно так продолжаться не могло. Мы повзрослели, менялось время. Круг в нескольких местах разорвался -- в наш рай вторгалось что то извне, а то, что было внутри круга, норовило выйти наружу. Обычное дело. Впрочем, тогда такая мысль даже не могла прийти мне в голову, и, чтобы как то помешать этому вторжению и этой утечке, я и открыла камень от входа. Не могу вспомнить, как мне это удалось, но я решилась -- так хотелось не потерять его , не дать внешней силе разрушить наш мир. В то время мне было не понять, чем все обернется. И я дорого поплатилась за это.
Она замолчала, взяла со стола авторучку и закрыла глаза.
-- [COLOR=blue]Жизнь для меня кончилась в двадцать лет. А то, что было потом, -- всего лишь бесконечные воспоминания[/COLOR]. Мрачный извилистый коридор, длинный, ведущий в никуда. Но надо было жить дальше. И потянулись дни -- пустые, ничем не наполненные. За это время я совершила массу ошибок. Нет... Честно говоря, мне даже кажется, что я вообще почти все делала не так. Замыкалась в себе и жила в одиночестве, как взаперти. Словно на дне глубокого колодца.
Проклинала, ненавидела все, что лежало за этой чертой. Потом отпирала дверь наружу, делала вид, что живу. Принимала все как есть, обреталась в этом мире, ничего не чувствуя, не воспринимая. Спала со многими мужчинами. Можно сказать, даже замужем побывала. Но... все это не имело смысла. Пролетело в одно мгновение и следа не осталось. Лишь несколько шрамов от того, на что смотрела свысока, что испортила.
Саэки сан опустила руку на три папки, лежавшие стопкой на столе.
-- Все, что было в моей жизни, я подробно записывала вот здесь. Чтобы разобраться, навести порядок в самой себе. Хотелось понять, что я за человек, как прожила жизнь. Упрекать, кроме себя, некого. Нелегкий труд, однако, саму себя препарировать. Но теперь все. Конец моим писаниям. Больше они мне не нужны. Не хочу, чтобы их еще кто то прочитал. Вдруг кому нибудь
на глаза попадутся... Как бы вреда от них не было. Поэтому мне хотелось бы сжечь эти бумаги. Все. Чтобы следа не осталось. Можно вас об этом попросить, Наката сан? Кроме вас, мне положиться не на кого. Нахальство, конечно, с моей стороны...
-- Понятно, -- сказал Наката и несколько раз решительно кивнул. -- Если вы так хотите, Наката сожжет. Будьте спокойны.
-- Спасибо.
-- Для вас важно было это писать, да? -- спросил он.
-- Да, важно. А вот в уже написанном, готовом -- смысла никакого.


-- Не говори, что мать тебя не любила. Это не так, -- слышится за спиной голос парня по прозвищу Ворона. -- А если еще точнее, она очень любила тебя. Прежде всего ты должен в это поверить. Здесь отправная точка.
-- Но она же меня бросила. Оставила там, где не должна была оставлять, и исчезла. Нанесла мне такую рану, что ее не залечишь. Сейчас я это понимаю. Как она могла так поступить, если действительно меня любила?
-- В конечном счете все вышло так, как вышло, -- говорит Ворона. -- Ты в самом деле сильно пострадал. И дальше будешь мучиться от этой раны. Очень тебе сочувствую. Но знаешь, несмотря на все, ты вот как должен думать: "Я еще выберусь. Я молодой, крутой парень. Гибкости мне не занимать. Залижу раны, подниму повыше голову и вперед!" А вот она уже на такое не способна.
Ей только пропадать. И дело не в том, кто хороший, а кто плохой. Реальное преимущество на твоей стороне. Думай так.
Я молчу.
-- Послушай! Что было, то прошло, -- продолжает Ворона. -- Теперь уже ничего не вернешь. Не надо было тогда ей тебя бросать, и ты не должен был остаться один. Но раз случилось... все равно что вдребезги разбитая тарелка.
Как ни старайся, не склеишь. Так ведь?
Я киваю. Как ни старайся, не склеишь . Что правда, то правда.
А Ворона продолжает:
-- Слышь? Твоя мать жила с ужасом и обидой в сердце. Прямо как ты сейчас. Поэтому она так с тобой и поступила. Не могла по другому.
-- Хотя любила меня?
-- Именно, -- говорит Ворона. -- Любила, а оставаться с тобой не могла. Ты должен понять, что было у нее на душе, и смириться. Понять, какой непередаваемый ужас и обиду она переживала. Понять, как себя самого. Нельзя, чтобы и с тобой это случилось. Не надо повторения. Иными словами, ее нужно простить. Конечно, это нелегко. Но ты должен. В этом твое единственное спасение. Другого нет.

Проехали Нагою, и начался дождь. Я смотрел, как капли чертят по стеклу. Надо же -- когда я уезжал из Токио, тоже шел дождь. Дождь сейчас везде -- мокнет лес, мокнет море, шоссе, библиотека, и на краю света -- тоже дождь.
Сидя с закрытыми глазами, я расслабился, давая отдых одеревеневшим мышцам. Прислушался к монотонному стуку колес. И тут вдруг сами собой из глаз потекли слезы. Они теплыми струйками сползали по щекам, застывали у рта и высыхали. Ничего, говорил я себе. Остались только дорожки. Даже на слезы не похоже. Как будто капельки дождя, что стучат по стеклу. А правильно ли я все делал?
-- [COLOR=blue]Ты все делал правильно[/COLOR], -- говорит парень по прозвищу Ворона. -- [COLOR=blue]Совершенно правильно. Лучше тебя никто бы не справился. Потому что в настоящем мире ты самый крутой пятнадцатилетний парень.[/COLOR]
[COLOR=violet] -- Но я так и не понимаю, в чем смысл жизни, -- сказал я.
-- В том, чтобы смотреть на картину. Слушать шум ветра.[/COLOR]
Я кивнул.
-- Спи, -- сказал Ворона. -- Проснешься частицей нового мира.
[COLOR=blue]Я уснул. И проснулся частицей нового мира[/COLOR]."

Харуки Мураками. Кафка на пляже (Пер. И. и С. Логачевы)


PS: ддддаааа!!! Свет, )не случайно ))поиграла словами)))) .... ;) легко читать все ЭТО, когда пережиил что-то подобное свое или не свое паралелльное, и получил ответы на многие вопросы - вернее - какт в миг СТАЛ другим ([COLOR=blue]не от Мураками - ))раньше))дня два назад[/COLOR]), ))что и волнующие вопросы перестали быть вопросами )))) .... чтото правда произошло :) хорошее :angel: что-то ОЧЕНЬ ХОРОШЕЕ )) а что - ))не знаю)))) .... :angel: хватит с меня ентого Мураками с его Пророчествами, ))которые вовсе не Пророчества ... :angel: не бу его больше читать!! :poppet: ))))))))))) ... [B]ни МУРАками, ни Кафку!!!![/B]

[SIZE=+1][COLOR=violet] :) ... А Я [U][B]НАЧАЛ[/B][/U] УЛЫБАТЬСЯ))[/COLOR][/SIZE]

Кафка Тамура (=