IV.

Сталин на некоторое время замолчал, отвлекшись на почти погасшую трубку.
В зале царило молчание. Однако некоторые присутствующие делегаты напряглись. Они увидели, что генералиссимус начал постукивать ногтем по мундштуку. Многие знали, что это могло означать, что он собирается с мыслями, чтобы сказать что-то очень важное.

- Почитав эту писанину, - Сталин кивнул в сторону листков доклада, - можно подумать, что достаточно было бы одного моего слова, чтобы осадить любые горячие головы. Весь доклад крутится вокруг культа личности Сталина.
Это доклад труса и подхалима, который действительно боится любого слова вышестоящего начальника и после его смерти, на чем свет стоит, начинает поносить усопшего, оправдывая свое лизоблюдство.
- Я соглашусь с тем, что культ личности был, но проявлялся он совсем не в той форме, как это намарано здесь.

Сталин неожиданно прервался, и изумленные делегаты увидели, как дрогнула трубка в его руке.

- Я знаю, что, когда меня хоронили, рядом с гробом несли на подушечке звезду героя Советского Союза. Этим вы сильно оскорбили меня. Вы когда-нибудь видели эту звезду на моем кителе? Ведь все знали, что я никогда не признавал эту награду. В 1937 году мне стоило большого труда предотвратить переименование Москвы в Сталинодар. В 1949 году вопреки моим возражениям устроили пышные торжества в связи с моим семидесятилетием. Меня заманили туда только тем, что на день рождения съехались лидеры зарубежных компартий, а мне было о чем с ними поговорить.
Однако культ был. Хрущев говорит, что любое слово, высказанное вопреки моему мнению, могло обернуться арестом. Хотел бы спросить: я сам, что ли, приказывал арестовывать? Ведь, насколько мне известно, сажали за это разных людей в разных уголках страны. Я вам что, бог вездесущий, чтобы везде все обо всем знать, и везде приказывать? Вот такие подхалимы и сажали. Такие мерзавцы и нагнетали по всей стране страх перед моим именем. Ходили, выслушивали, вынюхивали, чтобы при первой неосторожности сцапать человека. Я знал об этом, но никак не мог это остановить. Ну где вы видели узурпатора, которого не слушаются подчиненные?
Сталин еще ненадолго прервался.
- Где вы видели узурпатора, - продолжил он негромко, - который ратовал бы за альтернативные выборы? Напомню, что мы намечали в декабре 1937 года так выбирать Верховный Совет. Чтобы не один выдвигался кандидат на место, а два или три, и чтобы выдвигать могли общественные организации. Но именно первые секретари обкомов, вроде Хрущева, на октябрьском пленуме того же года не дали нам с Молотовым провести это решение. И это называется культ?
Культ выражался не в том, что все меня боялись, а в том, что негодяи развернули репрессии против честных людей, прикрывая свои злодеяния именем партии и Сталина. Многие делали карьеру, соревнуясь друг с другом в славословии по моему адресу. Скажу больше: сами репрессии стали возможны, благодаря возводимому культу. Благодаря культу стали возможны карьерные взлеты таких людей, как Хрущев. Культ активнее всего использовался как раз нашими врагами. Бухарин однажды признался, что принуждал своих подчиненных в газете "Известия" расточать похвалы в мой адрес. К сожалению, теперь я должен констатировать, что при своей жизни не понимал всей опасности культивирования своей личности. Повсеместный культ я считал следствием недостаточной культуры людей. Люди, вскормленные молоком царизма, - думал я, - склонны относить все успехи и неудачи к результатам деятельности одного человека. Наши соотечественники еще не прочувствовали, что в стране действует коллективное руководство. Я четыре раза просил снять меня с должности генерального секретаря. Я кое-как добился упразднения самой этой должности. Вернее, после XVII съезда я просто отказался от титула "генеральный секретарь" и стал просто "секретарем ЦК", одним из членов коллегиального руководства наравне со Ждановым, Кагановичем и Кировым. Но на меня навесили чин генералиссимуса. Я опять сопротивлялся. Должен сказать, что меня поставили в очень неприятную компанию с Чан Кайши и Франко.
Это в высшей степени подло, что, пытаясь сделать из меня изверга, в этом докладе приплели Крупскую и Ленина. Да, однажды я сделал выговор Крупской, после чего Ленин потребовал от меня извинений. Но должен напомнить, что больному Ленину был прописан покой и категорически было запрещено говорить с ним о политике. Но Ильич не был бы самим собой, если бы смирился с этим, он постоянно пытался вывести на такие разговоры свою жену, чтобы выведать у нее хоть какую-нибудь информацию. Умница Крупская держалась, как могла, но иногда допускала неосторожность и проговаривалась. И дважды после ее разговора с Ильичем о политике у того случался удар. Вот я и не сдержался однажды, в резкой форме отчитал ее за развязавшийся язык. К слову сказать, ЦК поручило мне следить за тем, чтобы покой Ленина никем не нарушался. Но, конечно, отчитал я тогда Надежду Константиновну не потому, что выполнял поручение...
Быть может...
Сталин заглянул в погасшую трубку. Тут же рядом оказался дежурный секретарь, который предложил ему огонь.
Сталин поблагодарил подошедшего, но от огня отказался, спрятав трубку в карман.
- Курить вредно, - сказал он, едва заметно улыбнувшись. - Я всю жизнь курил и, вот, умер...
Некоторое время он промолчал, простояв с блуждающей улыбкой на лице. Затем его глаза неожиданно стали грустными.
- Извините, - проговорил он. - Вспомнились те времена.
- Быть может, - продолжил он прерванную фразу, - моя резкость по отношению к Надежде Константиновне объясняется моим кавказским происхождением. Я рос в среде, где не привыкли сдерживать эмоции. И кавказские женщины сызмальства закалялис